Морской стартап. Как начинающие пираты находили свой первый корабль

В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга «История пиратства: от викингов до наших дней» преподавателя Центра изучения терроризма и политического насилия Сент-Эндрюсского университета Питера Лера. Автор избегает распространенной в популярной культуре романтизации пиратов и рассматривает их грабительский промысел как бизнес, исследуя стоящие за ним интересы. Публикуем фрагмент из главы, посвященной началу пиратской карьеры и выслеживанию добычи.

Найти подходящее судно

Большинство пиратов начинали свой путь, просто записываясь в уже сложившиеся команды. Как правило, для этого нужно было всего лишь поговорить с правильными людьми в правильном месте — обыкновенно в портовой таверне. Но как насчет пиратов-«стартаперов», которые решали сколотить собственную банду и которым поэтому требовалось тем или иным способом заполучить свой первый корабль? Один из вероятных ответов: украсть его. Такая практика была, судя по всему, общепринятой среди английских и ирландских пиратов: многие суда стояли в гавани либо совсем без обслуживающего персонала, но готовые к отплытию, либо с небольшой командой, которая далеко не всегда проявляла бдительность. Таким образом, кража корабля была удивительно легким способом начать действовать — сэр Генри Мэйнуоринг, пират, ставший охотником на пиратов, отмечал в 1618 году «небрежность собственников таких небольших кораблей, которые, не в силах защитить их, плохо за ними смотрят и оставляют паруса на борту». В случае если украсть судно не получалось, можно было, прежде чем захватывать его силой, проникнуть туда под чужой личиной, иными словами, методом маскировки и хитрости. Джон Уорд в начале своей карьеры использовал обе тактики. Свой первый корабль он вместе со своими коллегами-единомышленниками захватил, просто забравшись на борт полностью снаряженного, но оставленного без охраны барка, который стоял на якоре в гавани Портсмута. Уорд вывел судно в открытое море, и похищение заметили лишь на следующий день. Недалеко от побережья Корнуолла Уорд и его товарищи обнаружили себя в компании флибота под французским флагом, водоизмещением около 70 тонн и оснащенного шестью пушками для сдерживания потенциальных пиратов. Уорду и его товарищам для их целей такой корабль подходил еще больше, а потому стал желанной, хотя и нелегкой целью: французы превосходили их числом и вооружением. К тому же прежний опыт каперства подсказывал, что если они будут пойманы, то все окажутся на виселице. Уорд придумал хитрый план, воспользовавшись непритязательным видом своего небольшого судна и немногих компаньонов, бóльшая часть которых была вне поля зрения: все, что мог видеть французский капитан, были сам Уорд и четыре человека на такелаже. Кроме того, Уорд заставил французов поверить, что не способен к навигации: он двигался зигзагами, как будто ему не удавалось выровнять курс корабля, одновременно развлекая французов нарочито шумными разговорами обо всем, что ему приходило в голову. Тем временем экипаж флибота не заметил, как крошечный барк Уорда подошел к их судну совсем близко. «Уорд, продекламировав до середины балладу о недавнем аресте великого английского мореплавателя сэра Уолтера Рэли, громко крикнул: „Теперь, господа, дело за нами!“» По этой команде люди Уорда выскочили из подпалубных помещений и устремились на борт французского корабля, команда которого оказалась захвачена врасплох: «Человек, всего двумя минутами ранее казавшийся неумелым дурнем, незаслуженно получившим свое место, показал, кто он такой на самом деле — капитан Джон Уорд на пороге своей недоброй славы».

Что касается подходящего корабля, Уорд как начинающий пират не имел особого выбора. Будь это иначе, его не устроил бы ни барк, ни флибот — он просто воспользовался лучшей из имевшихся возможностей. Однако вскоре он оценил проч-ность и практичность торговых кораблей типа флиботов, которые с их неглубокой осадкой, единственной палубой и тремя мачтами выглядели «не более воинственными, чем ведерко для угля», как сострил один военно-морской историк. Именно это и привлекало Уорда и других пиратов, поскольку, как будет показано ниже, открытому бою они предпочитали внезапные нападения:

Кроме того, выносливость флиботов позволяла пиратам оснащать их ошеломляющим количеством оружия — после некоторых успешных операций того же Уорда его флибот вез на борту тридцать два чугунных орудия и команду в сотню человек. И еще оставалось много места для добычи.

Бывало и так, что пираты получали свой первый корабль в результате мятежа, как в случае Генри Эвери, по прозвищу Долговязый Бен, — одного из самых успешных пиратов в истории. Он был родом из Девоншира и начал ходить в море с малых лет, постепенно поднимаясь по карьерной лестнице. Начало 1694 года Эвери встретил первым помощником капитана на борту одного из двух тяжеловооруженных кораблей из Бристоля. Каждое судно имело около 30 орудий и 120 человек команды — испанцы использовали их в качестве каперов для внезапных атак на французских пиратов, досаждавших испанским мореплавателям в Карибском море. Корабль Эвери, Charles II, находился под командованием некоего капитана Гибсона, известного больше своим пьянством, чем лидерскими качествами. Команда ненавидела Гибсона; ситуация усугублялась тем, что людям не удавалось добиться выплаты обещанного жалованья. Поэтому, когда Эвери предложил недовольным морякам вместо охоты на хорошо вооруженных французских пиратов самим во славу Испании стать пиратами, он нашел в них внимательных слушателей. Шанс подвернулся, когда судно стояло в Ла-Корунье (северо-запад Испании), ожидая испанских офицеров. После десяти вечера, когда мертвецки пьяный капитан находился в своей каюте, а не замешанные в заговоре члены экипажа спали в своих койках, Эвери снялся с якоря и отправился в плавание. Капитану Гибсону, разбуженному движением корабля, предложили выбирать: остаться на борту и присоединиться к команде либо покинуть корабль на шлюпке с остальными не пожелавшими стать пиратами. Очень хорошо понимая, как его ненавидят, Гибсон благоразумно избрал второй вариант. А Эвери, оказавшийся командиром внушительного судна, весьма похожего на «типичный» пиратский корабль, тоже вскоре стал притчей во языцех.

«Санкционированным» пиратам, то есть каперам и корсарам, приходилось преодолевать разные препятствия, самым значительным из которых было финансирование экспедиции или плавания.

Прежде всего, построенные специально для каперов корабли, вроде галер и галеонов, были совсем не дешевы. Более того, будущий капитан должен был приобрести лицензию, тоже не бесплатную. Наем подходящей команды также мог существенно увеличить расходы: хотя многие матросы и солдаты соглашались работать по принципу «нет добычи — нет оплаты», этого нельзя сказать о французских или мальтийских корсарах, которые рассчитывали еще и на жалованье. Если планировалось снарядить не один корабль, а настоящий каперский флот, затраты предстояли огромные. В большинстве случаев они распределялись между множеством инвесторов, как публичных, например в лице самого государства, так и частных, вроде заинтересованных купцов, — и все они рассчитывали на свою долю после успешного окончания каперской миссии. Все это, конечно, усложняло задачу капитана-капера и требовало от него обеспечить успех предприятия, даже если под этим имелась в виду весьма вольная интерпретация условий договора о том, что считать разрешенной добычей, а что нет, — вот еще одно объяснение, почему некоторые из наших героев с легкостью перемещались по континууму капер-пират, часто поощряемые своей командой, а также (по крайней мере, негласно) своими инвесторами.

Выслеживание и захват добычи

После выхода из порта пираты и каперы действовали одинаково: жертву надо было обнаружить, перехватить и взять на абордаж. Что касается кораблей, которые выслеживали добычу, обыкновенно они устраивали засаду в удобном месте вдоль оживленных морских путей. Сопряженные с этой тактикой риски были те же, что и в предыдущие столетия, в частности внезапное появление более сильного противника. Именно такой инцидент описывает корсар Алонсо де Контрерас: пока его фрегат скрывался в бухте небольшого острова в Эгейском море, его застигли врасплох две стремительно приблизившиеся турецкие галеры. Спасло Контрераса то, что капитаны галер были изумлены не меньше его самого и бросились в бой без подготовки, не скоординировав действия. Опытный корсар, де Контрерас, высмеивая их «недисциплинированность», «неспособность к искусству мореплавания» и «дикий беспорядок», добавляет однако, что именно это и выручило их, когда они были «на волосок от гибели». Галерам понадобилось время, чтобы догнать его фрегат, когда они это сделали, удача была на их стороне: несколько метких выстрелов изрешетили такелаж фрегата и в результате обрушился грот-рей. Опять де Контрераса спасла находчивость. Подойдя к острову Самос, маленькие гавани которого часто использовали мальтийские галеры, хитрый корсар приказал матросу подняться на главную мачту с порохом и подать дымовые сигналы. Неверно истолковав эти сигналы как предупреждение о засаде мальтийских корсаров, турецкие галеры немедленно исчезли.

Засада была лишь одной из множества тактик де Контрераса. Как и большинство других корсаров, он предпочитал активно преследовать жертву. Такой подход, впрочем, таил свои риски. К примеру, в 1720 году уэльский пират капитан Бартоломью Робертс и его команда на протяжении девяти недель плавали туда и обратно вдоль бразильского побережья, не заметив ни одного судна, а потом вдруг наткнулись на португальскую флотилию не менее чем из 42 кораблей с сокровищами. Подобным образом в 1693 году французский корсар Рене Дюгэ-Труэн проплавал три месяца, ничего не добыв, после чего его судно чуть не утопил сорокапушечный военный корабль, приняв за пиратское. Даже де Контрерас сообщает о ряде бесплодных экспедиций вдоль берегов Леванта и Северной Африки:

Не лучше обстояли дела и у его противников, корсаров Варварийского берега. В июле 1684 года английский генеральный консул в Триполи Томас Бейкер упоминает одного неудачника — раиса (капитана) Мустафу Кади, который совершил двенадцать плаваний, не добыв никаких трофеев. Как замечает Бейкер, этот корсар ухитрился даже из тринадцатого путешествия вернуться без «единой стоящей тряпки». Такие примеры безуспешных плаваний еще раз иллюстрируют, почему на протяжении столетий пираты и каперы совершали набеги на прибрежные поселения, когда были достаточно сильны для этого: в отличие от кораблей на море, такие поселения было легко найти.

Когда дело доходило до захвата судов, и особенно до рискованного абордажа, большинство пиратов и каперов, действовавших в этот период, предпочитали обойтись без крови, как и их предшественники (см. выше, с. 51). Чаще всего достаточно было просто поднять черный флаг (или его местный аналог), чтобы заставить команду облюбованного судна подчиниться. Например, в 1721 году одного лишь вида флага грозного пиратского капитана Бартоломью Робертса оказалось достаточно, чтобы в гавани Уиды (Бенин, Африка) ему сдались без единого выстрела не менее одиннадцати английских, французских и португальских кораблей, хотя «у французов было три крепких судна с 30 орудиями и свыше сотни человек в команде каждого». Оказавшись на борту только что сдавшегося корабля, пираты Робертса продолжали свою тактику шока и трепета, чтобы держать экипаж и пассажиров под строгим контролем и увеличить размер добычи, как делало большинство пиратов того времени по тем же самым причинам. Показателен случай лондонского судна Samuel, захваченного Робертсом в 1720 году:

Психологическое воздействие на команду, чтобы внушить ей, что сопротивление бесполезно, требовалось очень мощное.

Если намеченная жертва размерами и экипажем превосходила пиратский корабль, выручала хитрость, особенно когда обычные меры казались бессмысленными, а поднятие пиратского флага могло вызвать разве что ироничный смех или пару бортовых залпов. Чаще всего практиковался подход «маскировки и хитрости», когда разбойники выдавали себя за безобидных торговцев, завоевывая тем самым доверие будущей жертвы, как было в случае «приобретения» Джоном Уордом французского флибота (см. с. 127–128). Подобные акты обмана и коварства, или вероломства с точки зрения другой стороны, наблюдались в многочисленных враждебных столкновениях между испанскими, португальскими, английскими, французскими и голландскими судами в водах Карибского моря. Как минимум в одном случае намеченная жертва сумела переиграть противника. В мае 1589 года испанский военный корабль, перевозивший сокровища в Мексиканском заливе, обнаружил, что его преследует заметно уступающий ему по размерам английский галеон — 70‑тонный приватир Dog. Целых три дня наглый налетчик не давал покоя кораблю, и наконец, не желая, очевидно, рисковать и вступать в бой (Dog уже захватил три других испанских судна в том регионе), испанцы призвали к перемирию и переговорам; англичане согласились. Сначала испанские офицеры поднялись на борт галеона для дружеской встречи, а затем с ответным визитом на испанское судно явилась английская сторона. Как только англичане оказались на борту, испанцы внезапно набросились на гостей и насмерть закололи лоцмана, Роджера Кингснода: «С остальными обошлись таким же образом; правда, капитан Уильям Мейс и другие, несмотря на все расставленные врагом ловушки, прыгнули за борт и целыми добрались до своего корабля». Чудом избежав приготовленной для них западни, выжившие решили отказаться от преследования испанцев и вернуться в Плимут.

Если позволяли обстоятельства, пират или капер мог также попытаться незаметно проскользнуть на борт корабля.

Подобную попытку, предпринятую в 1689 году, описал немецкий пекарь Мартин Винтергерст, сменивший свое ремесло на каперство. Едва став членом команды голландского каперского 46‑пушечного судна с экипажем в 180 человек, он впервые в жизни принял участие в боевом столкновении, это случилось в Адриатическом море, когда голландцы заметили французское судно, идущее в венецианский порт Зару (современный Задар в Хорватии). Применив военную хитрость, корабль Винтергерста поднял флаг нейтрального Ливорно и тоже направился к порту. Как полагается, он сделал приветственный залп и спустил на воду шлюпку, чтобы провести дружественную беседу с портовыми властями. Благодаря языковым навыкам Винтергерста голландцы узнали, что французский корабль — совершенно новый и везет богатый груз. К несчастью, он бросил якорь под самыми стволами крепостных орудий, что исключало открытую атаку. Оставалась возможность проникнуть на корабль под покровом темноты и застать предположительно спящую команду врасплох, прежде чем она окажет сопротивление. По воспоминаниям Винтергерста, темной ночью две шлюпки тихо приблизились к французскому кораблю; одной командовал сам капитан, второй — его помощник. И все же, прежде чем каперам удалось взобраться на борт, французские часовые заметили их. Команда заняла боевые позиции, последовала ожесточенная схватка. Потеряв 14 соратников, включая капитана, оставшиеся 13 французов стали просить пощады. Шум потасовки услышали в крепости и, пока собиралось ополчение, приводили в готовность орудия. Чтобы избежать контратаки, голландцы отбуксировали захваченное французское судно на безопасное расстояние, а там уже стали рассматривать награбленное: 5000 дукатов, 1500 английских центнеров серы, 4000 пушных шкурок, тюки верблюжьей шерсти и других тканей, а также примерно 200 пар турецких башмаков. Винтергерст и его товарищи были довольны, хотя и потеряли троих человек во время сражения.

В других случаях подобная коварная стратагема работала лучше. Именно таким путем шел к своему триумфу буканьерский капитан Пьер Легран. В 1665 году, выйдя в море на крупной шлюпке (пирóге) около десяти метров длиной, Легран проплыл весь Багамский пролив, не заметив ни одного корабля. Ему упорно не везло. Между тем и провизия, и терпение экипажа из 28 человек почти иссякли. Однако неожиданно удача улыбнулась ему: пираты заметили огромный испанский галеон, плывший в одиночку. Казалось, нелепо нападать на столь мощный корабль, особенно в сравнении со шлюпкой Леграна, но момент требовал: «Победи или умри». Члены команды действовали сообща: они получили шанс и были полны решимости воспользоваться им. Желая подстегнуть их энтузиазм, Легран приказал судовому врачу просверлить в корпусе пироги отверстия, чтобы она начала медленно тонуть. Теперь пути назад не было, «и, не имея никакого оружия, кроме пистолета в одной руке и меча в другой, они немедленно взобрались на корабль и ворвались в большую каюту, где застигли капитана и нескольких его спутников, играющих в карты». В окружении беспощадных пиратов, едва различимых в тусклом свете лампы, потрясенные испанцы, не отрывая взглядов от направленных на них пистолетов, вопили: «Господи помилуй! Что за чертовщина?» Тем временем остальная часть абордажной команды взяла под охрану арсенал и оружие, убивая каждого, кто осмеливался оказать сопротивление. Ничтожный размер пироги стал причиной бездействия членов экипажа испанского судна. Как оказалось, они заметили Леграна и его людей и верно определили, что это пираты, но капитан не увидел в них настоящей угрозы:

«Это что же? Я должен бояться такого жалкого суденышка?»

Здесь стереотип (в основном ошибочный) о надменных испанцах и о небольшом отряде храбрецов, который обводит их вокруг пальца и побеждает, получив в награду за свою смелость огромное богатство, нашел подтверждение в истории из жизни. И в самом деле, добыча оказалась столь велика, что Легран направился прямиком во Францию, чтобы насладиться приобретенным состоянием и никогда больше не возвращаться в море. На руку Леграну сыграл небольшой размер его судна, позволивший ему приблизиться к галеону, не вызвав подозрений. Если бы он командовал более крупным кораблем, испанский капитан был бы осторожнее.

С такой проблемой столкнулся 1 марта 1579 года сэр Фрэнсис Дрейк, когда вознамерился захватить испанский галеон Nuestra Señora de la Concepción: как приблизиться к этому кораблю на его не менее внушительной Golden Hind, не вызвав подозрений? Плавая вдоль тихоокеанского побережья Южной Америки, Дрейк, исходя из разведданных, полученных им в различных портах, терпеливо выслеживал испанский корабль с сокровищами, шедший из Манилы в Панаму. Испанцы, не ожидавшие подвоха (до этого происшествия Тихий океан считался исключительно «испанским озером»), были безоружны — то ли в буквальном смысле слова, то есть не имели орудий на борту, то ли, по более правдоподобной версии, их пушки за ненадобностью были убраны с палубы, чтобы освободить место для драгоценного груза. А поскольку корабль Nuestra Señora de la Concepción был очень быстрым, его капитан Сан Хуан де Антон вполне мог рассчитывать на то, что сможет уйти от любого достаточно крупного судна, способного представлять опасность. Чтобы не дать галеону просто поднять все паруса и скрыться в безопасном порту, Дрейк пустился на хитрость: он замаскировал настоящую скорость своего судна при помощи плавучего якоря, сделанного из канатов и тюфяков, и тем самым замедлил Golden Hind. В результате корабль Дрейка выглядел безобидным испанским торговым судном, не способным из-за своего тяжелого груза развить скорость, даже на полных парусах. Более того, готовясь к нападению, Дрейк привязал свой пинас (полубаркас) к борту Golden Hind так, чтобы он был вне зоны видимости испанцев, когда Дрейк поравняется с кораблем-сокровищницей. Едва cпустилась ночь, Дрейк начал атаку, тут же отрезав плавучий якорь и спустив на воду пинас. Поначалу испанский капитан отказывался сдаться, но после того, как залп с Golden Hind повалил бизань-мачту, а сам капитан был ранен мушкетным выстрелом, капитулировал. «Груз корабля многократно окупил предприятие Дрейка. Серебряных слитков было так много, что на Golden Hind их использовали вместо балласта, вдобавок там было четырнадцать сундуков серебряных и золотых монет». Неудивительно, что обрадованная королева Елизавета I впоследствии объявила Фрэнсиса Дрейка «своим» пиратом.

В водах Восточной Азии пираты тоже прибегали к маскировке и хитрости, чтобы одержать верх над своими жертвами — хорошо вооруженными и защищенными морскими джонками. Но они шли дальше имитации беззащитных торговых кораблей в море: они атаковали корабли в портах или в крупных китайских речных системах и часто даже совершали набеги на ничего не подозревающие прибрежные города — в этих случаях они одевались и вели себя как представители государственной власти, ополченцы, паромщики или странствующие торговцы. Часто эта дерзкая уловка срабатывала безотказно, и захваченные врасплох речные суда или города разграблялись пиратами в мгновение ока и без малейшего сопротивления. В Южно-Китайском море непревзойденными мастерами маскировки и хитрости, а также искусства прятаться у всех на виду считались пираты-ирануны с Минданао. Они делали это, копируя вид и поведение местных рыболовецких судов, пряча при этом оружие под матрасами и скрывая бóльшую часть бойцов до последнего момента. Встречу с таким судном в 1857 году живо описывает очевидец — испанский колониальный офицер, подполковник Ибаньес-и-Гарсия:

Таким образом подполковник и его соратники стали пленниками, и за них потребовали выкуп. Он был не первым и не последним: как мы увидим, спрятаться у всех на виду, выдав себя за рыбацкое судно, а потом внезапно нанести удар — подобная тактика и по сей день применяется современными пиратами в этих водах.